От виктора Цоя до Марка цукерберга.

1990 год, месяц уже не вспомнить, Артемий троицкий демонстрирует в "Программе А" очередную новинку - клип мадонны, построенный на модном нью-йоркском танце: смысл его в том, чтобы ненадолго застывать в картинных позах, как на фотосессии для журнала Vogue
. Зрители вечернего эфира центрального телевидения в подавляющем большинстве не держали в руках журнал Vogue, ничего не знают о том, что сейчас танцуют в Нью-йорке, им невдомек, что мадонна подсмотрела этот танец в местных гей - клубах, а трек построен на сэмплах и мотивах из классических диско - треков, которые возникли чуть раньше в тех же заведениях. Let Your Body Move to the Music - поет мадонна, но смысл клипа как раз в том, что движение можно остановить, разъять на законченные фрагменты, представить как последовательность статичных поз - пусть даже они с пулеметной скоростью сменяют друг друга на дистанции трехминутного ролика. Тело движется, но в каждый отдельный момент остается статичным, его очертания, как всегда происходит в искусстве, можно наделять тем или иным смыслом - или не видеть никакого.
Остановившееся мгновение, картинка, которую можно поставить на прикроватный столик или повесить в рамке на стену, - для поп-звезды это все равно что клетка для белковой жизни: первичная форма существования. Фотокарточка или постер, в которые нужно вглядываться, разговаривать с ними, узнавать в них себя или видеть в них некий высший идеал - это то, что сделало поп-культуру почти что религией, пусть вульгарной и светской; взвинтило градус эмоций, перевело интерес и привычку в регистр поклонения, превратило поп-звезд в буквальном смысле в иконы. Девичьи самоубийства после смерти Рудольфа Валентино или Есенина были невозможны десятилетием раньше: для фанатского экстаза необходим напечатанный массовым тиражом портрет, заставляющий переживать фатальный разрыв между притягательностью и недостижимостью. Протянувшийся сквозь десятилетия культ Элвиса и The Beatles был создан не только музыкой, но журналами, постерами, киноафишами: любовь требует любования. Первые несоветские по духу и стилю поп-звезды - Пугачева и боярский - окончательно оформились в этом качестве после того, как их портреты работы Валерия Плотникова стали печатать на целлофановых сумках. Даже сложившийся к началу 1980-х статус Высоцкого как универсального героя - любовника, собутыльника и народного поэта в одном лице - был бы невозможен без самодельных портретов, стоявших у дальнобойщиков под ветровым стеклом: их продавали цыгане и глухонемые во всех электричках и на всех рынках великой страны.

1980-е: моментальный снимок.

Что делает человека звездой, кумиром, героем поколения - да много чего: от сексуальной харизмы до способности передавать через себя пресловутый дух времени, но общим знаменателем всегда оказывается узнаваемая картинка - и с появлением домашнего видео и музыкальных каналов диктат картинки становится всепоглощающим. 1980-е - по объективным индустриальным показателям эпоха звезд такого масштаба, какого не видело человечество. Майкл Джексон, Арнольд шварценеггер, Майкл Джордан - люди, на которых ориентируется (и за которых готов платить) весь мир; их присутствие превращает любую затею в сверхприбыльный бизнес. Их образы доведены до почти мультипликационной отточенности: поп - артист, герой боевика, спортсмен; их странность, маскулинность или женственность (в зависимости от амплуа) максимально гипертрофированы, их как будто рисовали диснеевские аниматоры или авторы комиксов. Серьезные критики на исходе десятилетия сокрушались, что от 1980-х в истории останутся только бесконечные переодевания мадонны да маскарадный костюмчик Принса; впрочем, даже артисты, более озабоченные сущностью - вроде R. E. M или Eurythmics, - отпечатались в коллективной памяти прежде всего короткой стрижкой Энни Леннокс и танцем Майкла стайпа в клипе Losing My Religion. И если в случае со стайпом и Леннокс нетрудно расшифровать их жизненную программу, понять, за что и против чего они, то артисты уровня Джексона и мадонны - это уже полная победа видимости, постоянная трансформация, которая не означает ничего, кроме самой себя.
Кто-то из очевидцев писал, что отечественные рок-звезды 1980-х - первое поколение, которое снимало у своих западных коллег не просто позы, а движения: задачей рокеров 1970-х было застыть максимально эффектным образом (как на фотографии каких-нибудь Deep Purple), Гребенщиков, курехин и Цой, которые километрами отсматривали видео с эфирами MTV, перевели это застывание в динамику. Речь не только о манипуляциях с микрофонной стойкой: сам их образ перестает быть неизменным, сегодня ты эстет с косой челкой, завтра бородатый гуру, полный любви, и это не фальшь и не измена себе: и то, и другое правда. Гребенщиков, вернувшись из Америки, говорил о том, что в России от группы The Doors "Тащатся Тяжело, По-достоевски", а там это просто музыка для танцев; однако же питерский рок в свой героический период и уроки MTV воспринял вполне по-достоевски: вместе с бородами и челками в крайне короткие сроки на русский пришлось перевести язык, идеи, эстетику людей, которые пропускали все это через себя десятилетиями. Стремительность, впрочем, не отменяла глубины, и речь даже не о Гребенщикове, который мог в одной строчке процитировать аполлинера и "И - Цзин": вакантное место героя поколения занял его младший товарищ, который довел свой стиль и образ до предельной лаконичности - а попутно (и вряд ли намеренно) вскрыл какие-то глубинные архетипы.
Цой стал абсолютной иконой, идеальным молодежным героем не только потому, что он суровый и в кожанке, и не потому, что язык его песен по сложности приближается к детской считалке, и тем более не потому, что он удачно имитировал The Cure и New Order - на последних трех альбомах он создал мир какой-то древней, завораживающей простоты и глубины и сказал о нем те слова, которые могли бы быть сказаны в древней Индии или Китае: все умирает и возрождается, все сущее находится в состоянии раздора, блажен тот муж, кто, исполнив свой долг, приносит себя в жертву. Смерть автора как бы засвидетельствовала истину этого метафизического кодекса.
В некотором роде "Звезда по Имени Солнце" - это анти - Vogue: неизменность космического закона против постоянной смены образов и поз; сила поп - индустрии в том, что она одинаково успешно продает и то, и другое. Мадонна едва ли не первой понимает, что нужно рисовать себя не как картину, а как моментальный фотоснимок: будущее за тем, кто способен радикально меняться не в масштабах собственной карьеры, от альбома к альбому, а на суперкоротких дистанциях, внутри клипа или концерта. Bond Ambition Tour мадонны, совпавший по времени с выходом клипа Vogue, - это парад переодеваний, где единственной условной константой оказывается придуманный Готье конический лифчик, и два его торчащих острия - словно символ голой витальности, напора, стремления навязать себя (не свои идеи, не свой жизненный миф и даже не свою привлекательность, а именно свой телесный образ), направить на себя все взгляды и запечатлеть себя в них. Это даже не желание славы или богатства - а просто, как сформулировала это старуха шапокляк, "Хочу, Чтоб мой Портрет Застенчиво и Строго Смотрел со Всех Газет"; эта ролевая модель не требует примерять на себя какие-либо роли - но заставляет заинтересованно следить за сменой обликов самой модели.
1990-е: фатальный сюжет.

Поп-звезда нового типа умирает каждую минуту, чтоб возродиться в новом обличье - но 1990-е требуют гибели всерьез: предполагаемый конец истории словно распыляет в воздухе отраву, нарушает баланс между мятущейся молодой душой и миром с его условностями. Икона 1990-х - это лицо не с плаката, а с футболки, его нужно чувствовать кожей, подсоединяться к нему растрепанными нервами. Егор летов в России утверждает радикальный отказ - от мира, жизни, всего человеческого - как единственный путь к святости. Курт кобейн в Америке заставляет весь мир переживать собственную психодраму; как железом по стеклу, ведет томительную ноту несовместимости по-настоящему живой души с жизнью - и завершает ее неизбежным огнестрельным аккордом. Леонардо ди каприо разыгрывает тот же сюжет в более конфетно - девичьем варианте: спокойно взрослея за кадром, он умирает в каждой новой роли; его Ромео, Артюр рембо, случайный пассажир с "Титаника" обречены на гибель из-за своей открытости и искренности. Жить нужно так, как будто ты уже умер: под этой максимой могли бы подписаться Натали портман у бессона, Джонни депп у джармуша, Бодров - младший у Балабанова. Герой последнего с течением времени стал выглядеть чуть ли не идеологом русского реваншизма, но главное в нем все-таки не требование "Ответить за Севастополь", а обреченная легкость человека, у которого отняли привычные ориентиры, и он оказался на каком-то метафизическом дальнем пограничье - между жизнью и смертью, добром и злом, питером и Чикаго; готовый в любой момент пересечь черту в ту и другую сторону. Бодров - младший, не похожий на своего героя ни взглядами, ни происхождением, разыграл тот же фатальный сюжет в пространстве собственной судьбы: портрет героя 1990-х, даже самого витального и удачливого, всегда немного посмертная маска.

2000-е: роман воспитания.

Как станет понятно чуть позже, настоящий конец истории случился не в момент падения берлинской стены и объединения германий, а когда все на свете объединилось в единую сеть. Дети 2000-х не сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть; благодаря интернету и играм им и так нормально. Новые герои все так же способны пропускать через себя коллективно - бессознательную боль и пустоту, но без напряжения: их драма не в том, что они в любой момент готовы сорваться в пропасть, а в том, что они становятся старше. Дети, влюбившиеся в начале десятилетия в Земфиру или Гарри Поттера, проходят вместе с ними все стадии взросления и понимают в итоге, что главное - найти своих и успокоиться. Портрет поп - героя 2000-х - это роман воспитания, сериал, семейный альбом: вот здесь он скачет козлом в бойз - бенде, а тут, уже перевалив за тридцатник, играет серьезную роль у финчера. Взрослеть - это тоже искусство, в этом сумрачном лесу легко потеряться, построение карьеры похоже на управление большой технологической компанией: если Бритни или Nokia удается выстрелить с удачной моделью на вновь возникшем рынке, не факт, что им удастся встроиться в новый технологический виток. Эту эпоху вообще удобно объяснять через технологические метафоры: в конце концов, это первое в поп - культурной истории время, когда главным фетишем становится не образ артиста, а средство его трансляции; икона схлопывается в иконку.

2010-е: безальтернативность.

В 2000-е много говорили о конце эпохи больших звезд и "Длинном Хвосте" - дескать, в новой цифровой среде поп-культура расслаивается на множество частных вкусов и мелких субкультур; вместо одного Майкла Джексона, продающего миллионы дисков, мы получаем тысячи разнонаправленных артистов, продающихся тысячным тиражом. Как часто бывает со стройными убедительными теориями, жизнь к ним не прислушалась: в середине 2010-х мы наблюдаем такую монополию поп-звезд, какой свет не видывал. Кажется, весь мировой рынок поделили между собой Бейонсе, Рианна и канье уэст; для того чтобы пересчитать российских артистов, способных собрать стадион или оказаться на обложке школьной тетрадки, пальцев одной руки будет даже многовато. Безальтернативность утвердилась во всех отраслях: если футболист, то месси, если бизнесмен, то цукерберг, если не Путин, то кот. Впрочем, поп - культурные герои 2010-х годов транслируют не собственный жизненный миф и не стоящие за ними сверхценности: все, что они имеют сказать, им приходится говорить через короткие кванты информации, чаще визуальной, которые легко встраиваются во френдленту. Видео должно удачно резаться на Коубы и гифки, речь - на твиты. Чем более вирусным (а значит, странным, смешным, причудливым) является каждый из этих квантов - тем больше его поражающая сила. Вместо 15 минут славы сегодня каждому гарантировано 15 секунд, даже для артистов с планетарными амбициями вроде Бейонсе и канье уэста имеет значение только то, что они делают здесь и сейчас. Как и предсказывала мадонна, смысл в том, чтобы принять запоминающуюся позу и двигаться дальше.
Но можно сделать все наоборот. Не снимать видео, не слишком увлекаться инстаграмом, вообще не светить лицо. Свести свой графический образ к логотипу, который удобно рисовать на тетрадном листе. Записывать альбомы со сквозной историей на 45 минут. Придумывать изощренные тексты с аллюзиями на всю мировую литературу, кино и политику. Создавать драйв и внутреннее напряжение, которое не раскладывается на Коубы и мемы. Оксимирон - главный и, пожалуй, единственный в России претендент на роль нового героя поколения - доказывает важную поп - культурную Максиму: дух времени существует в том числе, чтоб идти поперек него. В конце концов, в иконе главное не оклад, не краски, не контуры, а проникающий сквозь нее свет.

Смотрите ещё новости о прическах на длинные волосы фото http://pricheski.ru-best.com/foto-prichesok/pricheski-na-dlinnye-volosy-...