(Часть 1) темно, тепло и тихо.

Три волшебных условия родовой идиллии - постоянно в роликах ютуба и никогда в роддоме, по крайней мере по омс
. Рождение дочери вдохновляет на образцовое предание о выживании в мире женщин, знаменем которого для меня теперь стали штаны - белые докторские и на сотруднице роддома до того в обтяг, что хорошо прорисовываются плотные, ничего не прикрывающие лоскуты карманов, - по контрасту с ними штаны кажутся прозрачными, и то, что в них прозрачневеет, влечет, а толку? Я смотрю на эти бедренные формы в униформе, минующие меня в больничном коридоре, с ужасным сожалением, понятным разве моей бабушке, которая тоже сокрушалась в роддоме, и про нее сплетничали, будто она не хотела ребенка, но это она, загадывая на десятилетия вперёд, не хотела ребенку женского пола тех мучений, которые только что пережила сама. Почему-то этот факт про нее я хорошо помню, как и тревожное недоверие, с которым мама спрашивала меня, не ожидая ответа: "как же, как же ты родила? Ее вопрос - не обо мне, а о ней самой: о женщине, которая тоже, видать, разминулась с идиллией, хотя, рассказывала, на схватках ещё и вспрыгивала - подать воды соседке, когда та стонала в толстенных очках и с капельницами на обе руки.
Вот и моя бутылка воды, только что поднятая с пола, подпрыгивает - но не ко мне, а от меня. Акушерка дневной смены отдергивает руку с водой: дрессирует меня в родбоксе, нацелясь отучить от рефлекса жать на висюльку - кнопочку на шнуре, оставленную для экстренных вызовов, понимаешь? - Экстренных! Как в проходной комедии, моя бутылка воды валится с кресла через минуту после того, как акушерка вышла, раздосадованная моим неуклонным намерением взывать о помощи в голос, когда не приходят по кнопочке. По моему опыту, которому едва ли час, а кажется, что вечность, по кнопочке тут и не приходят, а вот на голос могут зарулить. Однажды заруливают с доброжелательным: "позавтракаем? "-"Мне бы анестезиолога", - отвечаю я то, что твержу уже нестерпимо пролонгированный - а в долготе родового процесса ничтожно малый - период времени. Мгновенно поняв, доброжелательная без слов исчезает.
В предродовой темно, как в утробе, как в инициационной пещере, но не тихо: напротив стонет и вскрикивает девушка, а я держусь на вкачиваемых по кругу записях аффирмаций с ютуба, записанных накануне под шум и говор вечерней игры с ребенком, повторяющиеся взвизги которого наравне с формулами "я уважаю скорость раскрытия. ", "Я открываюсь волне. " Теперь напоминают мне, зачем я во все это ввязалась. Ещё помогает расширить на вдохе диафрагму и так отнять внимание у боли внизу, ещё способна я отследить и ослабить напряжение в руках, вцепившихся в бортик кровати, ещё никому не видно спасительное перетаптывание ступнями под одеялом - дневную смену подёргивание в ногах на схватках окончательно выведет из себя. Но уже сереют, как кошки во мгле, лица ночной смены - блекнут от усталости, и с сестринского пункта отвечают мне на просьбу позвать анестезиолога - мол, жди следующих, наш врач теперь "не Туда Попадет". Инъекцию тепла, темна и тиха я успеваю получить от уходящей акушерки: в родбоксе, модно оборудованном ванной и в ванну закаченным фитболом, она включает мне бликующие цветными огоньками лампы и оставляет релакс - музыку на компьютере, а на мое сетование откликается: "ну - схваточка, куда же ее деть? Схваточке, как волне, положено открываться, а цветомузыку - прикрыть. Утренняя смена бодро врубает свет, затыкает компьютер и привязывает меня к аппарату кардиотокографии, так что теперь не то что фитбол - на другой бок без спроса не повернуться. И сообщает, что анестезиолог на операции - он что, с операции должен для тебя уйти? Волны перестают дожидаться, пока я откроюсь, - сами пробуют вскрыть, потыкивая в меня, как в ржавую банку, в перерывах я без булька оседаю на дно - будто следуя совету отдыхать между схватками, а на деле срубаясь после почти бессонной ночи. Я и обезболивание зову так усердно, потому что помню по первому опыту: с ним дадут поспать, а разбудят к потугам - и останется всего ничего, которое в первый раз, правда, затянулось на два часа, но во второй - то, говорят, тело помнит и справится скорее.
Кому волна, а кому график. Роды - непредсказуемая стихия и скучная математика, ведущая счет до десяти. Десять - полное раскрытие, после пяти зовут анестезиолога, но то ли сон в этот раз короток, то ли ожидание длинней: я успеваю проснуться и посчитать, что волна раскрывает меня на два сантиметра в час, а значит, никакого "Скорее" мне этим графиком не предначертано.

Врачи: приписанная к родбоксу молодая женщина и заруливший на мой зов мужчина - отбивались от меня, как могли, пока я проходила стадию торга. "Ну какой смысл, какой, скажите, Лера, смотреть вас каждые полчаса? "- Раздражалась Женщина и Жестко Оборвала мои Поползновения Назвать ее"миленькой": "я Валерия Дмитриевна! ""Отключить анестезию, чтобы вы сравнили, как без нее? "- Спортивно Подначил Мужчина, Когда я Посетовала, что мне Как-то Мало Помогает, и Объяснил, что Анестезия Снимает Боль, но не Убирает"распирания", которые изводят, но болью почему-то не называются. В математическом кризе на помощь пришла литература: вспомнился опыт, описанный в автобиографической прозе Аллой Горбуновой, которую акушерка научила дуть на палец, чтобы не кричать, и теперь я тоже дула - в отверстие катетера на запястье, чтобы наглядней.
Но вот с акушеркой возник настоящий конфликт - причем еще до того, как я пала и заелозила духом, теряя, по ее словам, достоинство заодно с роженицей в соседнем боксе, которая тоже просила ее смотреть что ни полчаса и с которой мы на двоих, как выразилась акушерка, выпили ей всю кровь. Врач молодая - акушерка моложавая, обмолвилась, что статусом уже бабушка. Но не в возрасте дело. Призраки сознания - так я называю людей, навязчиво, как зов роженицы, посылаемых мне судьбой. Я знаю, что стоит однажды вовремя вспомнить, как я называю их, и не повестись - призрак сгинет, перестанет преследовать. Но уж если взялась преследовать их сама - жди полного ушата жизненной мудрости.
Старшие женщины - вечно: дома, на площадках, в маршрутках, в палате и на работе - я влипаю в общение с ними. Не сказать приятное, зато прочно удерживающее внимание. Когда в родах я не думаю о накрывающей и придушивающей меня волне - я думаю о настроении своей акушерки. Старшие женщины, даже если ровесницы, всегда знают, умеют и делают лучше меня - и не преминут сообщить мне об этом. Едва увидев меня и на инерции профессиональной беспристрастности еще помогая мне угнездиться у аппарата КТГ, акушерка успевает высказать первую обиду. Старшие женщины в большинстве помешаны на порядке - таком, как они его понимают, - и наше знакомство начинается с бумажки. За три дня до родов меня накрывает тяжелая заложенность носа - самое то, чтобы как следует "Продышать Схваточки". К родам я ширяюсь нафтизином каждые четыре часа. Покомканная салфетка с вечера завалялась в скудной родовой косметичке - и, как назло, выпала, пока я залезала на кресло в боксе. Мы тоже люди! " - Просопела акушерка, потребовав изъять мусор - хотя я могла до него разве только дотянуться. Я заверила ее, что не хотела обидеть, но это ее только укрепило в выбранной роли: "да ладно, я всякого тут наслушалась! Дальше начинается какой-то детский сад - при активном моем потворстве: не бывать в родах старшими женщинам, которые еще в предродовой предательски шмыгнули умом в фантазии об экстренном Кесареве. "Поправь тут всё, - наставляет акушерка и решает поднажать: - а то, знаешь, анестезиологи такие - придут, увидят беспорядок и сразу уйдут! "Бутылку, Поднятую с Пола, не Отдала, Пока не Выговорила:"чем больше ты будешь ныть - тем реже к тебе будут подходить! "На мое Совсем уже Овечье Блеянье в Потужной Период: Хоть Режьте, мол, Только Обезбольте Сначала, - Пригрозила:"не будешь слушаться - промежность спасать не буду! "Окончательно Оскорбилась, что с Новорожденной на Животе я Вяло Вытуживаю Послед:"делаешь людям хорошо, а они. "- Ребенка Забрала, а Когда я Вскрикнула от Надавливания на Живот, Окончательно Списала Меня в Безнадежные:"насмотрелись, что в родах надо кричать. " - Хотя я в родах вскрикнула не более трех раз, о чем потом, с запоздалой горечью, мысленно ей отчитывалась.

Тогда, вовремя, я не отвечаю ей. Вернее, не отвечаю на то, что она говорит. Я подбираю слова для другого - для ответа на то, что я за словами слышу. Именно в родах мне неожиданно хватает ясности ума, чтобы понять: не может эта женщина обращаться ко мне. Да мне и в саму эту женщину мало верится с тех пор, как она произносит: "заводите - то вы ребенка в удовольствии! "- и:"ты для меня, что ли, рожаешь? Себе рожаешь! " Потом, через день, ум, по-видимому, накроет гормональным штурмом, и именно эти, будто аккуратным почерком переписанные из девичьей анкеты страхов и оскорблений, не умирающие слова меня особенно ранят. Но в родах я знаю, что это не обо мне - это о ней. Потому о ней и говорю, прощаясь по завершении: я вас, мол, очень уважаю, вы, мол, мне очень помогли, да я бы без вас - никак. Акушерка теплеет. Хвалит себя за добытого ребёночка. Хвалит меня - как и ругала, в третьем лице, врачу: вот, под конец начала же слушаться, поэтому такую крупную родила - с минимальными травмами. Первые мои роды закончились незадолго до полудня, вторые - вскоре после, и вот я, словно по обычаю завсегдатая, второй раз в жизни прямо в родбоксе вкушаю холодный обед из трёх блюд, и последние наставления акушерки звучат почти с материнской заботой: "ешь, чтоб все съела. Я строгая! В том случае, если не доешь - положу за шиворот! А ведь муж учил меня, как поставить себя в роддоме. У тебя, говорил, вторая ходка. Так что как зайдешь - наведи шороху, ты в авторитете. Но карму не проведешь. В двухместной послеродовой с симпатичными зелёными каталочками для новорожденных моей соседкой оказывается женщина на три года младше меня - зато крупнее, уверенней и с четвертым уже ребенком, тоже дочерью, весом больше пяти килограмм, произведённой на свет без травм вообще. Соседка ещё и по профессии воспитатель детского сада. Нет, в авторитете мне не судьба походить.
И вот я подглядываю, как соседка держит младенца при подмывании - хотя специально посмотрела несколько роликов мануального терапевта. И путаюсь в пеленках - оказалось, что правильное пеленание, которое мы практиковали со старшим ребенком на двуспальном пледе, было вовсе не правильным, и проходит пару дней, прежде чем я со смаком, как драгоценное кимоно, разглаживаю по бокам дочери казенное полотно с зайцами. И снова я не сплю, потому что мой младенец голоден - соседкиного накачивают смесью, но выясняется, что и молока ей перепадает, хотя соседка ни одного из детей не кормила грудью и теперь прикладывает дочь под припев: "погоняем пустышку? " - И очень удивляется, когда узнает, что ей с четвертым ребенком грозит новый для нее опыт кормления. Это меня, не ее, везут на профилактическую чистку - "под наркозом? " - С ослабевающей надеждой спрашиваю я, потому что после родов сильнее всего хочется, чтобы твое тело наконец оставили в покое. "Конечно, мы же не изверги! "- Отвечает Врач, а я Вспоминаю, как на Форуме Только что Прочла Отзыв о Чистке без Анестезии - Именно с Этим Словом:"изверги". Из операционной меня привозят в палату, где я не вижу лично подготовленной пеленки на кровати и не узнаю соседку, которая к тому же твердит, что там, на моей койке, "Девушка". Меня перекатывают - а вскоре закатывают обратно: да, привезли в чужую палату (хоботов: "это мелко, меня - то вообще уронили! И когда мне снова обламываются крохи идиллии: я застаю себя возле наконец накормленного моим молоком и спящего младенца, с яблоком от полдника и плеером с релакс - волной, в упоительном уединении перед окном в новой палате, выходящем на дома и трассы большого города, - я только и успеваю, что похвастаться мужу в телеграме: вот, впервые тут отдыхаю! - Как ребенок просыпается, и я понимаю, что отдельная палата мне досталась вовсе не для отдыха. Соседку выписали, меня перевели, и я тосковала, что придется привыкать к новой незнакомке, но оказалось, что селят вместе только младенцев одинакового возраста, счётом на дни. И двое суток я хожу в авторитете - а на деле доматываю накинутый срок: два дня в отдельной палате нужны, чтобы научиться сцеживаться, прикладывать, чтобы докапать железо и пересдать узи, а ещё - обнаружить на новом месте спортивно широкую, на прочных пристежках, подушку для кормления, мейд ин Раша, и попросить мужа срочно заказать такую на авито.
Я совсем не истерю по поводу удержания в казенном доме - есть поводы повесомее. В бессонную ночь женщину, ещё содрогающуюся от воспоминаний о родовых скручиваний и распираний, измотанную бесплодными прикладываниями, муж находит, чем укрепить: сообщает в телеграме, что старший ее ребенок по маме вовсе и не скучает, играет себе, вот разве конфет ему без мамы не дают и мультиков не показывают. Набрав и виртуально изорвав несколько пространных черновиков, в которых я подробно изложила свой вклад в воспитание, не исчерпывающееся мультиками да конфетами, я все-таки отправила одну из обиженных отповедей. А потом вспомнила о ссылке от психолога - на так называемое письмо гнева: последовательность не законченных фраз, которые надо мысленно договорить, чтобы избавиться от мучительных эмоций. Я мысленно пишу письмо мужу - и оно работает: я успеваю удалить обиженное сообщение из чата за несколько минут до того, как он проснулся и смог бы прочесть. Новое утро наполняется тишиной и благодарностью: на финальной фразе "я хотела бы. " Чувство, что меня все бросили и я ни за что теперь к ним не выйду, сменяется пониманием, что больше всего я хотела бы вернуться к семье, пусть даже им там неплохо без меня и мультиков.
"Имя Какой-то Лужи", - недовольно отзывается самс, когда я сообщаю ему, как назвали сестричку. "Я ее Леной назову! " - Запоздало включается он в спор об имени, хотя даже у мужа тут мало было шансов: имя я выбрала в долгих поисках еще до родов и с тех пор не хотела никакого другого, но и не говорила никому - боялась, вдруг не одобрят, и пропадет настроение рожать, тогда как ради этого имени я готова была многое перенести.
Леной самс хотел назвать, очевидно, в честь лены Лапшиной, которая приехала на выписку фотографировать - по нашей слезной просьбе, когда другая лена, двоюродная сестра мужа, была оставлена дома на карантине по ковиду. Лена дарит Самсону волшебную палочку - тоже моющуюся и пластмассовую, и он помахивает ею с самым растерянным видом. Мужу лена велит улыбаться - он тужится лицом, но потом объясняет, что ему так только хуже. Я и сама не в форме, в отличие от подсмотренной в переодевалке молодой дамы при корсете и длинных сапогах, с ребенком, в кружевах и банте похожим на клок божественной пены. В вязаном платье и беспроигрышных двух косичках, скрадывающих возраст и отсутствие прически, я сперва ломлюсь между санитаркой и мужем - по привычке перехватить ребенка, а затем неудержимо рыдаю от самого вида родных людей. В первую нашу ночь я просыпаюсь с криком: "мне страшно! " - Приснился незнакомый, небывалый в обжитой с детства квартире звук. Это из переносной кроватки - шезлонга - побольше у нас не поместилась бы - звала меня дочь.