Пиши. Пиши про штурмана в дальнем море, который с чертом накоротке.

Пиши про Ричарда и про молли, живущих в маленьком городке. Пиши про сумрачные трактиры, где бородатый пирует сброд. Пиши про линии и пунктиры, про перекресток долгот - широт. Плети катрены певучим слогом про вереск, жимолость, иван-чай. Многозначительным эпилогом свое творение увенчай. Щемящих ноток плесни в балладу - вихры, зеленка, воздушный змей. Но в нашу будничную баланду свое перо окунать не смей!

В мирах нездешних рисунок ясен: вот это голубь, вот это гриф. Юнец из самых наивных ясель легко укажет, кто прав, кто крив. Но в царстве тусклых многоэтажек у каждой крысы своя мораль, а значит, музу держи подальше, одежды белой не замарай. Ты жил, допустим, в суровых вайбах и видел лютую нищету. Но кто-то точно садился в "Майбах", имел копеечку на счету, не сдох в овраге, а тихо дожил до мягких кресел, больших наград. И вот поэтому ты не должен писать про всякий дворовый ад.
А есть иная еще загвоздка - в немирном небе гремит гроза, и общий омут расколот жестко на тех, кто против, и тех, кто за. Вокруг пылающей темы ратной, какой бы уголь ни ныл в груди, броди на цыпочках, аккуратно. А лучше вовсе и не броди. Донецк и Суджу не трогай всуе, поскольку нынче расклад таков, что наше время живописуя, в два счета можно нажить врагов. Давай - ка, милый, пиши, как прежде, свои сюжеты на три листа про флибустьера на побережье и неисхоженные места.
О сколько цензоров добровольных твердит, что я не туда суюсь! Молчи о жести, молчи о войнах, не вздумай что-нибудь про союз, а то ведь можешь пополнить часом копилку страшных своих грехов. Но поздно ночью ко мне стучатся герои следующих стихов. Они являются в свежих ранах, плечо оттягивает калаш. Они являются в джинсах драных, прическа - форменный ералаш. У них глазища, душа да кости, в карманах ломаные гроши. Они без спроса приходят в гости и властно требуют - напиши.
Иначе небо на землю рухнет, иначе месяц живи без сна. И вот мы снова сидим на кухне, и нам не так уж она тесна. Глотает кофе, жует печенье, пока сгорает свеча дотла, неразговорчивый ополченец времен изваринского котла. Перебирает косые фото, теряясь в утренней полумгле, худой подросток времен дефолта со ржавой ссадиной на скуле. И на гитаре бренчит недурно, хотя не это его конек, рыжебородый веселый штурман, зашедший тоже на огонек.