Мне жутко. Цикл за циклом, мысль за мыслью, вдох за выдохом.
Странное чувство кровавого бала преследует меня ежечасно: ещё один легкий поворот, шорох накрахмаленной юбки, ещё два вежливых смешка, ещё одно жуткое притворство - и я рассыплюсь посреди зала на крошечные куски подгоревшей бумаги с афишей циркового представления. Правы те, кто считает мир театром, ведь это абсолютная истина, не имеющая временных или пространственных единиц. Каждый день приходится менять маски, создавать новые, штукатурить и подкрашивать старые, разбивать негодные и прятать слишком уж прелестные до лучших времён.
Я кружусь в танце и всё вокруг живёт в унисон со мной. Мои руки плавно режут воздух, разгоняют его из стороны в сторону, гибко движутся в очередной чужой грубой руке, аккуратно выскальзывают и сохнут от выступающего пота.
Мои ноги подобны двум змеям, что извиваются каждую секунду. Они нежно несут меня по залу, терпят боль от неудобной обуви и помогают совершать невиданной красоты невысокие прыжки и пируэты.
Всё мое тело снизу доверху пронизано тонкой ниткой отчаянья, колышущейся на легком ветерке моего душевного счастья, ещё подрабатывающего звонарём этой разрушенной колокольни. Очередной поворот, быстрое дыхание и остановка. Мраморный пол так и вторит мне: цокает, молчит, цокает, молчит.
Я не могу представить себя вне танца, поскольку единственное, что ещё успокаивает и одновременно разжигает во мне огонь и желание жить - это тот самый поворот, вытягивание ножки на маленьком каблуке, водоворот ткани платья вокруг бедер, страстный прогиб в объятиях незнакомого партнера и короткая остановка, когда ещё верх мой кружится, волосы разлетаются и снова ложатся мягкой волной на плечи, а руки уже покорно лежат по краям юбки.
Чудная! Страстная! Пошлая! - Так и читаются все взгляды, устремленные на меня. И как же тошно их вспоминать, как отвратительно сидеть в своей понурой неосвещённой комнате, скинув с себя туфли, своё убранство и выдрав все шпильки. Ненавистные шпильки! Ненавистные чулки! Ненавистное чувство наготы, снова наплывшее так неожиданно. Ведь все они видели мою настоящую душевную страсть, мою любовь и агрессию, мои ужимки и ухмылки. Я так спокойно и непринужденно общаюсь с ними на пустые темы, смеюсь над глупыми офицерскими потешками, кокетливо прикрываясь веером, стараюсь быть элегантной скромницей, но снова пускаюсь в пляс и снимаю с себя это огромное платье, свою страшную потрескавшуюся маску и предстаю настоящей. А они видят, видят и боятся этой страсти, называя её вульгарностью. И они шепчут, они кричат, они осуждают, они губят, они презирают, они злословят. Я не живу, а играю, иногда выходя из образа и забывая нужные реплики.
Я хочу вбить сотню гвоздей в свою каменную маску, чтобы та непременно приросла к моему живому, искрящемуся лицу, чтобы та перекрыла всё естественное и необычное. И в то же время. Я не хочу прятаться от людей, жеманничать и лгать. Но так будет лучше.
Милая! Нежная! Забавная! - Говорят взгляды о девушке, неловко и медленно двигающейся по залу, вечно поправляющей свою прическу и наряд, отчего-то грустной и задумчивой. И лишь кто-то иногда увидит былую страсть в сильном притопе каблучка, но тут же выбросит из головы и забудет.
А она кружится, кружится, пол уже не цокает, а тихо поскрипывает, а платье уже и не похоже на бурю морской стихии - изредка качнётся и утихнет, а лицо уже не яркое, не огненное, не возбужденное, а бледное и пластиковое, натянутое иголочками в притворную улыбку, а руки уже мертвы и холодны. Пресловутая маска прибита и понемногу прирастает к лицу.