Несколько лет назад я написала большой цикл эссе под названием "Ворох Дней".
Некоторые из эссе я уже в Усадьбе публиковала. А сегодня решила поделиться с вами ещё одним.
День японской гравюры.
Так случилось, что ноябрь пролетел мимо, не оставив в душе ни сожалений, ни воспоминаний. Безрадостный месяц, в котором болела я и дети. Правда, почти две недели назад на землю упал снег. Вопреки ожиданиям, он не растаял, не испортил и без того никудышные дороги, а наоборот, подкреплённый несколькими морозными днями, приготовил отличный санный путь
. Живи мы в веке девятнадцатом, были бы несказанно рады.
Всю прошедшую ночь за окнами завывал ветер, и та самая шальная, пушкинская буря со всеми своими бесами мчалась по улице, занося наш двор сугробами. Казалось, что несчастнее меня нет в целом мире. Я слушала, как кто-то призрачный и ледяной скребётся под дверью, и казалось, что этому не будет конца. Почему-то из глубины души всплыли обиды и обвинения в адрес тех, кто живёт рядом, словно специально для того, чтобы бушующая за стенами дома стихия почувствовалась сильнее и острее. И только где-то на самом дне сознания тлела маленькая, робкая надежда на то, что рано или поздно это закончится, и придёт утро. И, быть может, оно окажется прекрасным ….
К счастью, я не ошиблась. Но вот, что странно. Представший мне поутру пейзаж своей заснеженностью и пустынностью напомнил листы японских гравюр, альбом которых тихо дремал на полке, досматривая предзимний сон. Я достала его и провела рукой по глянцевой поверхности обложки. Но прежде, чем открыть и погрузиться в застывшие виды японских провинций, окутанных белёсой пеленой, нужно было отыскать подходящий эпиграф ко всему предстоящему дню, тем самым запрограммировав себя и окружающую действительность. Его я у басё отыскала. Распахнув наугад книгу его маленьких трёхстрочных шедевров, я прочла:
Снег согнул бамбук, словно мир вокруг него.
Перевернулся.
Не удивилась ни секунды этому совпадению. Всё было чистейшей правдой, только теперь уже я была бамбуком, проснувшимся в восхищении от того, как изменился привычный мир за одну только ночь. Оказалось достаточно всего одного мгновения до прочтения и после, чтобы перенестись туда, где всё вокруг измеряется четырьмя мерилами прекрасного - ваби, саби, сибуй и югэн.
Я налила свежезаваренного зелёного чая с лёгким жасминовым ароматом в тонкую фарфоровую чашку, на которую тончайшей кистью незнакомый мне художник нанёс букет ландышей. Пар поднимался над чашкой, и это было - ваби. Связь искусства и обыденной жизни. Я могла любоваться рисунком и наслаждаться горьковатым глотком чая, отчего мой привычный завтрак стал набиваться в сюжет для лирического хокку.
Старая книга с пожелтевшими, пахнущими шоколадом страницами, лежала на столе. По краям странички обтрепались, а обложка грозила вот-вот оторваться. Но в эту минуту я предпочла её всем другим, новым, красивым, купленным совсем недавно. Вся вместе - с внешним видом, красноречиво говорящем о долгой жизни, с содержанием, рассказывающем о людях, которых уже давно нет на земле, и, наконец, с ощущением вещи, так много повидавшей на своём веку, - эта книга была дорога мне. На ней словно стояла печать времени, которую японцы именуют - саби.
Держа чашечку на весу, я ощущала её лёгкость и прочность. Чай просвечивал сквозь стенки, а пальцы поглаживали её горячие бока. Интересно было бы понаблюдать за её появлением на свет. За тем, как на гончарном круге под руками мастера фарфоровая масса приобретает свои очертания, как из раскалённой печи вынимают пышущий жаром будущий сервиз, как художник, склонившись над ним, сосредоточенно выводит цветы и иероглифы, однако делает это так, чтобы роспись не отвлекала от материала. И сейчас внутренним взором я пыталась восстановить рождение моей чашки, олицетворяющей понятие - сибуй.
Снежное пространство за окном напоминало белый лист бумаги. Только из-под сугробов выбивались редкие кусты и сухие чёрные стебли каких-то особо стойких растений. Казалось, что они нанесены тушью на этот сияющий белизной лист, но так, чтобы не мозолить, а услаждать глаз своей сдержанностью, недосказанностью. Точно мне предоставлялся выбор: дополнить пейзаж или оставить всё, как есть. Я предпочла второе, ибо именно это символизировало собой "Югэн", столь ценимый мной в жизни и живописи.
Допив чай и вспомнив об искусстве, я вновь обратилась к японским гравюрам. И вот они передо мной - злобные, лукавые, простодушные портреты актёров, написанные мастером жанра якуся - э сяраку тосюсаем. А вот лирический мир изысканных, хрупких красавиц утамаро. Глядя на них, я всегда удивляюсь: неужели же можно двигаться в этих многослойных нарядах и сложных причёсках? Да что там двигаться! Совершать обыкновенные, ежедневные дела. И меж тем - они живые, эти куртизанки и гейши, существующие на плоскости листа, они дышат и чуть слышно перешёптываются, стоит лишь отвести от них взгляд. Но более всего мне нравятся пейзажи двух мастеров школы утагава - ёсимунэ и хиросигэ. И чем дольше я смотрю, тем сильнее ощущение погружения в эти серо-голубые пространства.
За окном утро давно превратилось в день, который неуклонно движется к своему завершению. Так уж устроена жизнь, что лирика и проза тесно переплетены друг с другом, и существуют параллельно. Ничто не мешает мне варить суп и любоваться белыми далями, простирающимися до горизонта, окаймлённого тёмной древесной полосой. К четырём часам дня я перестала понимать, где нарисованные снега, а где настоящие. Наступающие сумерки окрасили их в те самые оттенки, выбранные художниками много лет назад. И снова пошёл снег ….
Мне пришла в голову странная мысль: а не являюсь ли я персонажем одной из гравюр ёсимунэ из серии "66 снежных историй" или, быть может, я живу вон в том домике, который виден на листе хиросигэ под названием "Асакуса, Храм Кинрюдзан в Снегу"? Размышляя над этим, я снова налила себе чая и взялась за басё, и он, этот вечный бесприютный странник, вновь не подвёл:
Снежинки.
Густой густой пеленой. зимний орнамент. , произнесённые вслух, медленно растаяли, как кристаллики снега, как секунды, мерно отсчитываемые настенными часами, как день, который получил своё название - день японских гравюр.