Мария аввакумова. Критика.

Литературная Россия, 2001 год, номер 14.
Это страшное слово - любовь.

Недавно - не по службе и не по дружбе - я прочитала книгу прозы с. Айдара "Скованные Одной Цепью" (М.: норма, 2000), русскоязычного писателя из Казани. Книга как книга, внешне мало чем отличающаяся от сотен и сотен таких же, глянцево - карманных, с откровенно зазывными обложками. Но знакомые посоветовали заглянуть за обложку …. Первое, что бросилось в глаза, - дерзкий вызов автора нынешней торгашеской литературе: его слова, вынесенные на обложку под ястребиным портретом, - кратчайший, страстный монолог:
"Не серьёзен исторически наш читатель! Всё мыльные оперы у него в кармане да шитые белыми нитками детективы … ещё Владимир сологуб, объезжая Русь в своем "Тарантасе", сокрушался по поводу низкопробного ширпотреба, завалившего книжные лавки на ярмарках …".
И через несколько строк:
"Однако каким образом этот народ глубоких писателей порождает? И почему русская проза до сих пор является в мире лучшей прозой? После таких слов поневоле принимаешься читать то, что производит на свет сам автор этого монолога, неосторожно намекнувший, что уж он - то не детективщик какой-нибудь беспринципный … бери повыше!
В книге три повести, объединенные одним названием вполне логично, - ведь в каждой по два главных героя. В первом случае это молодой следователь угрозыска и преступник. Две другие повести: "Невеста" и "Таня" - о цепях любовных. Собственно, документальный рассказ от лица следователя можно считать случайно залетевшим в книгу; он не доставляет никакого эстетического удовольствия и не является художественной литературой. Автор и сам признается, что поставил его на открытие умышленно - для привлечения любителей жареного. Ну, отдал дань времени, и пусть его; зато две другие повести достойны и внимания, и разговора.
Да, они про любовь. Но здесь не любовные пузыри, а огненные извержения. Не придуманные простенькие любовишки, а живое страшное дыхание жизни с вечной, неугасаемой жаждой любви. Я хочу, чтобы мне поверили на слово, ибо заочно доказать это невозможно, тем более в коротком отклике. А то, что с. Айдар умеет писать, не вызывает сомнения, и даже не потому, что он - птенец гнезда литинститутского и успел помахать крыльями поперек жизни, написал и опубликовал много рассказов, издал до этого две книги … а потому, что от некоторых его "Полетных" страниц дух захватывает. И чтобы мне не повторять: халва, халва., вот вам айдаровская весна:
"Дом был пуст и чёрен окнами. А в городе с того часу начиналась весна. С шорохом отмякали снега, будто пена, отступали от стволов яблонь. Пахло вишнёвой корой, мокрой древесиной и звёздными лужами. А капель стучала в студёные омутки вдоль завалинок всё настойчивее и настойчивее …" или: "он прошёл до проулка и спустился в овраг. На горе лежала большая медведица …. В детстве он с этой Горки на таратайке катался. Возможно, они здесь тогда встречались. Маленькая Таня, салазки на верёвке, ворсистые шаровары в льдистых комочках снега, будто в репьях". А вот портрет подросшей Тани: "Танька одевалась стильно, имела лучшие в округе ноги. Когда, загорелая, в шортах, шагала по чеховскому базару, откинув назад голову с причёской французского босяка, армянский ряд поворачивал в её сторону "аэродромы"…".
Повесть "Невеста" по-своему хороша, хоть сюжет "бывалый" - жених рано или поздно обнаруживает, что возлюбленная - его собственная дочь. Пока читатель не догадался об этом, читать ему будет интересно, тем более что чтение светло и нежно написанной любовной истории приятно освежит его сердце. Хронологически "Невеста" написана позднее "Тани", но автор поставил её прежде главной своей писательской заботы - повести "Таня". Мне известно, что писал он её по студенческим следам, быстро, но потом долго, много лет переделывал и шлифовал. Рубцов времени почти не ощущаешь, но спокойного чтения не жди. Более того, не раз захочешь в гневе захлопнуть книгу и … не сможешь. Как на какой-либо фантастической планете, в казанских оврагах и заовражьях (излюбленном ландшафте Айдара) бушуют совсем не шуточные страсти: любовь - война, любовь - перемирие и снова война. Герой повести - Василий Курбатов поражает своей необузданностью, возрастающей от страницы к странице. Человек здесь уже не венец природы, ибо мысль в нем сожжена пламенем страсти обладания объектом его любви. Да, это обыкновенная любовь - страсть, не возвышенная духовными богатствами героев, коих ни в Василии, ни в Татьяне не прослеживается, - но почему же автор с таким пристрастием анатомирует всякий малейший поворот чувств? Что его заставляет это делать? - Не примитивная же задача - описать всё в подробностях? Нет, конечно. Ключик в эпиграфе, предпосланном повести. Это отрывок из новалиса:
Кто земного тела.
Высокий смысл угадал?
Кто скажет, что он понимает кровь?
Нет, не Иоанн Златоуст нашёптывал строки этой повести Айдару, а сама она, красная, могучая, грохочущая по венам, заставляющая нас любить и ненавидеть, трусить и презирать. Вот почему писатель набрался великой смелости, чтобы рассказать нам про голос крови во всей возможной полноте, со всей возможной силой. И вот отчего мы идет за главными героями - Василием и Татьяной - по всем кругам их адской жизни, где любовь перерастает самоё себя, становясь противостоянием, борьбой двух миров: мужского и женского. Чрезмерность чувств, переступив критическую черту, взрывает спокойствие материи на клеточном уровне, привнося в бытие героев ледяное слово "Онкология". Чрезмерность чувств, оборачиваясь ненасытным эгоизмом мужчины (самца), приводит к гордому восстанию - протесту женщины, которая делает попытки отдалиться, сублимирует новую привязанность, но … он сильнее, он не даёт ей уйти. Даже её роковая болезнь не смогла вырвать Таню из его судьбы и выпустила из своих когтей - опять жить. Страсть. Его его страсть. его кровь. страшишься такой любви: пронести, господи, мимо нас! Но Айдар заранее предупредил, о чём будет его речь, вложив в уста одному из своих героев следующие слова: "Настоящую Трагедию ищи не у Шекспира, а в Онкологической Клинике, Одержимость - в Сумасшедшем Доме, Судьбу - в Тюрьме". Через все эти круги он, наш жестокий Вергилий, и проводит нас, не страшась того, что мы можем угадать за личиной Василия Курбатова его собственную, искаженную страстями юность.
История любви, поначалу напоминавшая историю юных монтекки и капулетти (мать Татьяны, видишь ли, не воспринимала Василия в качестве мужа своей дочери), развиваясь, приняла такие формы, что "так Недолго и с ума Сойти".
"У края горы, в теснине многоэтажек … или в вятском овраге, откуда он вышел, в глубине тесовых построек с грязными наледями под навесами ещё ночевала зима и стужный сумрак. Скользя по склону когтями, потерянно бродил петух …".
Человек всегда будет прозревать высокий смысл в этом неиссякаемо - прекрасном и страшном слове - любовь. Каждый каждый по-своему. страстности повесть "Таня" приближается к великому произведению Хемингуэя "старик и море". Там - тяжба и единоборство с хищницей океана - гигантской акулой. Но жажда обладания и там, и здесь, у Айдара, так велика, что жаждущий побеждает, получая свою добычу уже навсегда. "Скованные Одной Цепью" - книга сильная, талантливая, страстная. Разве разве этого мало! Мария аввакумова.