Так хоронили Пастернака.
"Нас мало. Нас, может быть, трое" - написал Борис Пастернак о поэтах своего поколения. Двоих можно назвать сразу: это сам Борис Леонидович и Маяковский. Третий поэт - Сергей Есенин, может быть, осип Мандельштам. Анна ахматова не согласна была с цифрой три. Она писала: "Нас Четверо", имея в виду себя, Пастернака, Маяковского и Мандельштама. Борис Леонидович дружил с Анной Ахматовой, но в своем списке великих ее не числил.
С Есениным в молодые годы Пастернак подрался; за Мандельштама не смог заступиться в разговоре со Сталиным. Это мучило его потом всю жизнь.
Маяковский застрелился, Есенин повесился, Мандельштам погиб в сталинском лагере. Пастернак нобелевскую премию получил. Эта премия убила его. В газетах, на собраниях на поэта обрушился шквал критики с оскорблениями. Требовали, чтобы отказался от премии, сочинили за него письмо в газету. И, в конечном счете, исключили из союза писателей.
2 июня 1960 года "Литературная Газета" на последней странице, в нижнем уголке мелким шрифтом поместила сообщение:
"Правление литературного фонда Ссср извещает о смерти писателя, члена литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича. Назвали писателем. Но никто из писателей некролог не подписал. Поэта исключили из творческой организации, оставили членом литфонда, хотя в организации, созданной для помощи писателям, никакой помощи он попросить уже не мог. Так уходил (мелкими буквами по широкому газетному полю) последний поэт большой четверки. Но уходил не сам, его еще нужно было проводить в последний путь. Объявления о панихиде в газете не было.
Листочки с объявлениями стали появляться у касс на киевском вокзале утром в день похорон: "гражданская панихида состоится сегодня в 15 часов на ст. Переделкино". Их срывали. Кто-то эти листочки (можно сказать, листовки) прикреплял снова.
Я учился в литературном институте, сдавал весеннюю сессию. По недостатку образования не понимал - кто такой Пастернак. Ценил Маяковского, огромного, громыхающего рифмами. С увлечением разглядывал в книжках фотографии поэта во весь рост, с бантом, с морковкой в нагрудном кармане.
Во время службы в армии впервые прочитал Есенина. Он меня нежной красотой простых слов ошеломил. Мандельштама не читал. В 1959-60 гг. его еще не издавали или, лучше сказать, уже не издавали.
Про Пастернака мне было известно из газет: написал какой-то роман про доктора, издал без разрешения за границей. Прочесть я его не мог, роман был запрещен в советском союзе. Стихи Пастернака, конечно, читал, но не очень внимательно. Можно сказать, при первом чтении знакомство не состоялось. Отпугнула сложность метафор. Попробуйте сходу прочесть и понять, например, такие стихи:
Сестра моя - жизнь и сегодня в разливе.
Расшиблась весенним дождем обо всех, но люди в брелоках высоко брюзгливы.
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко, и фата-морганой любимая спит.
Тем часом, как сердце, плеща.
По площадкам, вагонными дверцами сыплет в степи.
Корней Чуковский привел эти строки в предисловии к однотомнику, вышедшему в издательстве "Художественная Литература" в 1966 году, сопроводив комментарием: "поэт хорошо знал, о чем у него идет речь, какие подлинные факты и чувства воспроизводит он в стихах. Но большинству читателей они казались "Бессмысленными", "сумбурными", "косноязычными", "дикими". Отметим, автор предисловия пишет: так воспринимало стихи Пастернака "Большинство Читателей". Лукавый критик умел похвалить так, что и ругать не надо. Вероятно, и сам корней Иванович воспринимал насыщенные метафорами "Бессмысленные" стихи вместе с "большинством читателей".
И, чтобы убедительнее было, сослался на авторитет Максима горького, который тоже не понимал смысла "Диких" метафор. В том же предисловии Чуковский привел несколько слов из письма классика пролетарской литературы, адресованных Пастернаку:
"Дорогой мой Борис Леонидович.
Не скрою от вас: до этой книги (поэма "1905 г. "- Э. П. ) я Всегда Читал Стихи Ваши с Некоторым Напряжением, ибо - Слишком, Чрезмерна их Насыщенность Образностью и не Всегда Образы эти Ясны для Меня".
Ничего этого я тогда не знал, просто не понимал таких стихов.
Кстати сказать, жена поэта, Зинаида Николаевна, тоже считала стихи мужа непонятными. Сам Пастернак знал, что пишет гениально и потому многим стихи непонятны. В романе "Доктор Живаго" устами второстепенного персонажа он в этом признается.
"Поздней ночью почти перед уходом гостей явилась Шура шлезингер:
- ну, здравствуй! Молодец, молодец. Читала. Ничего не понимаю, но гениально".
Сам бы я, скорее всего, не поехал на похороны. В 11 часов утра я еще спал. В дверь моей комнаты постучали настойчиво. Это была литовская еврейка с красивым библейским именем Суламифь. Она на четвертом курсе на переводческом отделении училась. Я первокурсником был. Мы случайно в библиотеке познакомились. И она стала меня опекать. Пышногрудая энергичная девушка с толстыми, как у негритянки, губами, мне очень нравилась. И я послушно ходил с ней: на американскую выставку - любоваться экспонатами буржуазной культуры, в зал Чайковского - слушать Мориса равеля, в музей имени а. Пушкина - смотреть импрессионистов.
- ты еще спишь, - удивилась Суламифь. - быстро собирайся.
- я лег поздно. Работал, потом читал.
- поедем в Переделкино.
- зачем?
- ты что? Сегодня похороны бориса Леонидовича.
На киевском вокзале, на перроне, много было знакомых лиц. Люди друг с другом здоровались. Московская интеллигенция в Переделкино ехала. Электричка от перрона переполненной отошла. Мы с Суламифью стояли в тамбуре, притиснутые друг к другу. И это было главным моим ощущением, а не то, что я ехал на похороны.
День с утра ясный выдался. В узких окнах дверей мелькали солнечные блики. На остановках в открытые двери врывался ветер. Я улыбался, заглядывая в глаза Суламифь. Она смотрела сосредоточенно, строго, но не отстранялась. Поезд рывком напротив низких строений станции переделкино остановился. Толпа качнулась в вагоне. Выталкивая друг друга, мы выпрыгивали на перрон лесного поселка. Из вагонов вывалилась огромная толпа разноцветных пиджаков и кофточек. На дороге образовалась длинная беспрерывная цепочка людей. Шли по одному и парами, иногда целыми группами. Шли молча, сосредоточенно, как будто делали трудную работу. Вдоль широкой дороги в гору - сосны; тихо, жарко. Верхушки сосен с легким шумом раскачивались, над нами. Над дачным поселком писателей небо было ослепительно синее.
Борис пастернак часто думал о смерти. Примеры можно в стихах и в прозе найти. В телефонном разговоре со Сталиным он сказал:
- я так давно с вами хотел поговорить.
- о чем? - спросил вождь.
- о жизни и смерти.
Сталин молча трубку положил. Он не хотел говорить о смерти. Но и вожди умирают. На похороны "Отца Всех Времен и Народов" пришли тысячные толпы.
А Пастернак расплакался, когда увидел во сне, как много людей пришло на похороны уже не к вождю, а к нему, поэту. Это был сон, который он увидел в августе 1953 года. Там были строчки стихов, которые совпали с моими записями в прозе. Меня поразило: он увидел при жизни то, что мы, приехавшие в Переделкино, увидели после его смерти.
Я вспомнил, по какому поводу.
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы.
Вы шли по лесу друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами.
В лесу казенной землемершею.
Стояла смерть среди погоста, смотря в лицо мое умершее, чтоб вырыть яму мне по росту.
Дачи. Мы мы шли и шли. это была уже не цепочка людей, а целая Колона, огромная гудящая толпа. Мы шли, разглядывая издалека несколько отдельно стоящих дач. Дом поэта был окружен машинами, словно бензоколонка. Подъезжали новые машины, которым люди не сразу уступали дорогу. На повороте к дачам, на балкончике трансформаторной будки с крестом "Смертельно" стоял с кинокамерой японец. Слегка наклонившись вперед, он снимал нас. Я поднял руку, загораживая лицо, чтобы не попасть в иностранную кинохронику. Я уже понимал, что участвую не в литературном, а в политическом событии. Это было не прощание с умершим поэтом, а похороны - демонстрация.
Люди, пришедшие к дому Пастернака, выражали свое несогласие с теми публикациями в газетах, где называли поэта предателем.
Дача дача пастернака стояла на краю картофельного поля. за дачей начиналась лесополоса. длинная очередь к дому тянулась. мы тоже стали в эту очередь. люди довольно быстро к парадному входу двигались. крыльца, в отдельно стоящей группе, я увидел Володю гордейчева. Он он специально приехал из Воронежа. мы издали друг друга поприветствовали. я не вышел из очереди и он ко мне не подошел. Я был не один, с женщиной. Когда поднимались по ступенькам на крыльцо, увидел внизу у стены дома на лавочке Константина Паустовского. Он сидел сгорбленный, усталый от скорби, как человек, потерявший близкого родственника. Потом потом партийные функционеры записку в ЦК Кпсс подадут. в ней будет сказано:
- из видных писателей и деятелей искусств на похоронах присутствовали к. Паустовский, б. Ливанов, с. Бирман.
И на записке появится резолюция Н. мухитдинова:
- - ознакомить секретарей цк. как же, секретари должны знать, кто из деятелей культуры осмелился прийти на похороны опального поэта. Теперь теперь это все опубликовано. даже известны имена секретарей, которые ознакомились с важной информацией и расписались на документе.
Мы с Суламифью преодолели последнюю ступеньку и вошли в просторное помещение столовой. Гроб гроб на небольшом возвышении стоял. он весь в цветах был. гробом на стене - офорты, много офортов. Один один особенно заметный. женщина, в розовых тонах, пытается закрыть прозрачным покрывалом обнаженные груди.
Высокий лысый человек, распорядитель похорон, торопил нас:
- граждане, прошу вас, не задерживайтесь. Побыстрее!побыстрее! из наших студентов - старшекурсников попытался сфотографировать Пастернака в гробу. Ему ему не дали. какая-то женщина впереди нас на колени бухнулась. иностранные корреспонденты тотчас же начали щелкать затворами. проходили мимо гроба, стараясь замедлить шаги, чтобы все получше рассмотреть. А а в это время в соседней комнате звучала музыка. , не видимый нами, играл что-то очень медленное, трагическое. Интервалы интервалы между звуками огромные были. , что эти музыкальные пропасти ничем уже не заполнишь. Умер большой поэт умер. во дворе мы узнали от осведомленных людей, что играл профессор московской консерватории Генрих нейгауз, у которого Пастернак увел жену, Зинаиду Николаевну.
Впоследствии по мемуарам родных и близких, в частности, веры Прохоровой, я уточнил. В соседней комнате играли, сменяя друг друга, Рихтер, Юдина. Звучала музыка Шопена, Бетховена.
Нейгауз тоже играл, только не профессор, а его сын, Стасик, талантливый пианист, успевший к тому времени выступить в Париже.
Ирина Ирина емельянова добавляет еще одного исполнителя. Сменяя Друг Друга, Непрерывно Играли М. В Юдина, Святослав Рихтер, Андрей Волконский".
Это были похороны - концерт. Сын Пастернака от первого брака, Евгений, написал в своей книге: "похороны стали незабываемым торжеством. Станислав нейгауз, Юдина, Рихтер наполняли дом музыкой Шопена, Скрябина, Чайковского".
"Похороны"Похороны Торжеством Стали". , конечно, сильно сказано, но не о скорби. Дочь Ольги Ивинской и вовсе пишет, что "это Были Похороны - Праздник".
Вслед за другими людьми мы вышли через черный ход в сад, обогнули дом и снова оказались у ворот.
Подъехал литфондовский автобус, чтобы везти гроб на кладбище. По ступенькам крыльца спустились, держа с двух сторон большой венок, недавние выпускники литературного института Панкратов и харабаров.
В записке, поданной в цк Кпсс, информаторы не забыли упомянуть Ивана харабарова, недавно исключенного из комсомола. Упор делался именно на то, что молодой поэт исключен из комсомола. Про Юрия Панкратова ничего не написали, он не был исключен из комсомола.
Какие-то не известные мне люди с трудом вытащили из дверей дома гроб. Из мемуаров родных и близких я впоследствии узнал: гроб по ступенькам крыльца снесли во двор два диссидента, синявский и Даниэль, восемнадцатилетний сын любовницы Пастернака Митя виноградов и друг семьи и одновременно друг Ольги Ивинской - вяч. Вс.вс. .иванов. автобус никак не мог подъехать к дому. машины и люди мешали. распорядитель похорон с трудом уговорил машины отъехать, растолкал людей, освобождая коридор во двор. Но, едва гроб оказался во дворе, его подхватили сразу много рук:
- - не надо автобуса! - сами понесем. дайте мне, подвиньтесь!
Желающих желающих нести гроб оказалось слишком много. подъехал к крыльцу, но гроб пронесли мимо автобуса. В в салон похоронной машины положили только крышку гроба и венки. и харабаров свой венок тоже положили в автобус и устремились за гробом.
Когда лысый распорядитель расталкивал нас, чтобы освободить место для проезда, Суламифь оттеснили от меня. Я я ее из вида потерял. найти ее и в то же время не хотел отставать от процессии.
Дорога была пыльная, люди по дороге шли тесной толпой. Я вскарабкался на боковой холм и шел по нему параллельно процессии. Отсюда отсюда мне все хорошо было видно. несли на кладбище столько человек, сколько смогли уместиться с двух сторон у гроба. Последние два человека, поддерживающие левый угол, менялись каждые полминуты. Я видел, как Панкратов и харабаров попытались оттеснить от гроба людей, державших угол. Но но им не уступили место. тогда они через головы тоже стали поддерживать этот угол, точнее, стали держаться за него.
Процессия процессия довольно быстро шла. деревенского кладбища, до крестов под соснами, было уже недалеко. Я я обогнал процессию и занял место около ямы. могила с покосившимся крестом служила небольшим возвышением, откуда можно было все видеть. На на холмике стоял черноволосый парень в синей куртке. не решался топтать могилу, стоял в проходе. Но но места между соснами было мало. старались подойти поближе, начали напирать. И и я на могилу с крестом шагнул. потом стали цепляться и становиться рядом другие. блондинка с растрепанной прической совсем забыла, где находится. Она одной рукой обнимала крест, а другой держалась за меня:
- ой, я упаду!
Родные родные стояли впереди. тихо сказал:
- чем ближе, тем чужей.
Во второй половине дня, к моменту погребения, погода испортилась, набежали тучи. У веры Прохоровой я потом прочитал: "Никогда не Забуду: Когда Открытый Гроб Подняли Перед Могилой, Вышло Солнце". Непонятно: зачем поднимать открытый гроб к солнцу. Какое-то какое-то язычество. этого не помню, не заметил выскользнувшего из туч солнечного луча, символически осветившего уходящего поэта. Людям иногда хочется, чтоб природа участвовала в их ритуалах.
Французский писатель Труайя со слов Ольги Ивинской рассказывает в своей книге о пастернаке:
"В момент, когда закрытый гроб стали опускать в могилу, зазвонили колокола церкви преображения господня. Наверное, это было не более, чем совпадение. Но перепуганный распорядитель закричал:
- - скорее! кончились, это начинается нежелательная демонстрация".
Я я не заметил луч солнца и не услышал колоколов. , так было. Все эти совпадения заметили люди, для которых "Похороны Стали Торжеством" и "праздником".
Мемуаристы мемуаристы миф творят. а я на реальных похоронах присутствовал. я видел и слышал другое. коротким словом выступил искусствовед, профессор асмус:
- отец поэта был художником, мать - музыкант. И и поэтому основной темой творчества бориса Леонидовича искусство стало. с профессором стоял иностранец, корреспондент какой-то газеты. Он был большой, даже громадный, возвышался над всеми головами. И смотрел этот корреспондент как-то странно, в никуда, словно отсутствовал на похоронах. На на его груди красовалась белая бабочка. вполне мог сойти за эстрадного артиста, который случайно сюда попал. Корреспондент тянулся рукой к выступающему, и я вдруг увидел: из рукава пиджака по запястью скользит проводок и заканчивается блестящей штучкой в ладони. Продолжение продолжение под фото.