Школа (часть 2).

А вам, наверное, интересно, почему я вообще их вижу? Я и сама толком не знаю. Может, это какая-то магия.

В прошлом году, кстати, мне приснился клевый сон. Будто я иду по лесу и посреди него вижу поляну, на которой стоит старый деревянный дом, весь во мху и лишайниках, немного жуткий. Я захожу внутрь и вдруг оказываюсь в школьной библиотеке. И в воздухе передо мной висит человеческий палец. Срань господня, отрубленный летающий человеческий палец! Но во сне это почему-то не кажется странным
. Палец летит в сторону и указывает на то место, где, как мне кажется, лежит особая книга, позволяющая увидеть еще больше, чем те две книжки, которые я нашла. Может даже увидеть в реальности. В том-то все и дело: этот сон приснился мне, потому что я хотела сделать как-нибудь так, чтобы все те монстры появились и набросились на моих одноклассников. Я даже ходила в гости к Илоне и смотрела у нее всякие книги, типа магические, но там ничего подходящего не нашлось. Я даже сходила снова в нашу библиотеку, посмотрела в том месте, куда указывал палец из сна, но там тоже ничего такого не было. Так что, пожалуй, все это фигня - и сон, и магия. А слизни появились позже.
На перемене действительно взялись за Клаву. Я же говорила. Сначала обзывали ее, потом утащили ее пенал и пинали по всему коридору. А когда она попыталась отобрать его, Семёнов засунул все ее вещи, оставшиеся на парте, в мусорное ведро. Впрочем, могло быть и хуже - уж я - то знаю.
После русского - география. Кабинет пока что занят предыдущим классом, и мы с мумой стоим возле окна, прислонившись к подоконнику. Свободных скамеек для таких, как мы, не бывает.
В этот момент к нам подходит Карина.
Неспешной, переваливающейся походкой. В неизменной спортивной куртке с закатанными рукавами, сидящей в обтяжку на объемистых груди и животе. В неизменных джинсах - стрейч, облепивших ее неожиданно тонкие для такого тела ноги. С неизменной наглой улыбочкой на лунообразном лице. И с прилизанным каре, выкрашенным в темно-фиолетовый цвет. Это уже что-то новенькое.
- привет, сивцова, - говорит она, подходя вплотную ко мне. Сверлит меня взглядом. Ищет, к чему придраться. Парень может просто дать "Леща" или обозвать, но девчонки так не делают. Этой швали нужно обязательно зайти издалека, сделать вид, что есть причина для такого скотского поведения.
- привет, - отвечаю я, и все внутри замирает. Я не знаю, что именно она задумала. Может быть, ничего. Но я не хочу даже просто находиться с ней в одном помещении. Парня можно ударить в ответ или обматерить, а с девчонками у меня так не получается. К тому же она … она не просто сильнее меня. Она сама по себе отвратительна. И она ненавидит меня гораздо сильнее, чем я ее.
Не могу сказать, когда именно она стала для меня такой, какой я вижу ее теперь, но зато точно знаю, в какой день все началось для нее.
Это произошло, когда мы были в четвертом классе. Какие-то дебильные вечерние посиделки шли. Продленка, кажется. Мы сидели за партами по одному и делали уроки. Карина сидела на соседнем ряду, справа от меня. Не знаю, почему я вдруг на нее посмотрела. Я увидела, как она приложила ладони ко рту, и потом сунула их под парту, будто хотела взять что-то с полочки под столешницей. Но ничего не взяла. Вместо этого она наклонилась и снова подставила ко рту ладони. Она блевала. Сблевывала себе в руки розовую массу, похожую на полупереваренный винегрет, и складывала на полку под партой, по пути роняя куски себе на колени и на пол. Просто блевала себе в ладони. Снова. И снова. Я никак не могла понять, что вообще происходит, почему она никому не сказала, что ей плохо, почему не вышла в туалет …. Блин, да у меня просто не укладывалось в голове, с фига ли она невозмутимо сидит и собирает свою блевотину! И тут она на меня взглянула. Посмотрела и как-то жалко улыбнулась. А потом сблевала еще. В ладони, подставленные лодочкой ко рту. Думаю, мое лицо просто перекосило от отвращения.
- о, у тебя новая прическа, - это мума спасает положение. Как же в этот миг я ее усталый голосок люблю!
- и волосы покрашены, - неловко подхватываю я. - красивый цвет. Тебе идет.
И улыбаюсь. Эта жаба пялится на меня своими бледно - серыми глазами навыкате, и я продолжаю улыбаться. Дверь в кабинет географии открывается, в коридор с шумом вываливаются какие-то пятиклассники, а я по-прежнему улыбаюсь.
На ее шее - слизень сдавливающий. Бледно - коричневый, изборожденный буграми мышц с оплетающими их венами. Таким образом, если бы не мума, он охватил бы и мою шею. Его мерзкие выпученные глазки уже поблескивали напротив моего лица вместе с глазами Карины, как две капли воды похожими на них.
Ничего не ответив, Карина уходит, чтобы взять свои вещи и зайти в класс. Мы тоже подхватываем рюкзаки.
- стойте в коридоре! Дайте кабинету проветриться! - раздается, кажется, над самым ухом отвратительный хриплый голос - не такой высокий, чтобы назвать его визгливым, но достаточно резкий, чтобы впиваться в мозг, как сверло.
Это Айна Тойвовна, географичка. Вообще-то она немного на Леонидовну похожа. И мелкий сын у нее тоже есть. Жаль его. Слизень визжащий на плоской, сухой груди его матери похож на скорбного, но рот у него другой: тремя линиями он разрезает бледную кожу под узкими, полными злобной тоски глазками, и в минуты активности пасть, распадаясь на три отдельных лепестка, распахивается и обнажает свое влажное нутро с бьющимся посередине пучком нитевидных щупалец. В это время обезьянье личико Тойвовны собирается тонкими пергаментными морщинами, а из ее некрасиво разинутого рта, обведенного розовой помадой, вылетает тот самый срывающийся, с хрипотцой, крик. Такой же неизменный, как спортивная куртка Карины. На ее уроках обычно никто ничего не делает. То есть как и всегда, конечно, но на географии - особенно. Возможно, дело в ее рвущем мозг истеричном крике. А возможно, в самом кабинете, где абсолютно все, кроме доски и учительского стола, окрашено в цвет безумия: желтые парты, желтые стулья, желтые шкафы и желтые стены ….
В прошлом году … блин, когда начинаешь вспоминать, кажется, что в том году дофига всего случилось! Хотя на самом деле это не так - происходило в основном то же, что и сейчас. Так вот, в прошлом году на перемене перед географией парни выбросили из окна несколько стульев. Обычно они просто опрокидывали или сваливали в кучу мебель, но в тот раз решили выпендриться. Их почти сразу спалили: какая-то училка, сидевшая в классе этажом ниже, заметила стулья, пролетающие за окном. Даже смешно, если честно ….
И все-таки дело не , внимание, только в желтом цвете. Я думаю, все дело в слизнях. В монстрах, паразитирующих на телах этих уродливых зверенышей. Слизень изрыгающий. Слизень мокнущий. Слизень сдавливающий. Слизень рычащий. Слизень клацающий. Слизень какой - угодно.
Я впервые их прошлой зимой увидела. Перемена между двумя геометриями была. Все торчали в коридоре. Тогда с нами учился Пашка по кличке тапок - плотный мальчик небольшого роста, симпатичный и не совсем подонок. Мы вообще-то тапком звали его только с Илоной. Не помню, почему. Это казалось забавным. Но только не ему. Отстойницы не имеют права придумывать кому бы то ни было клички, и он (разумеется, причисляющий себя к сильнейшей части класса) не хотел с этим смириться. Может быть, именно поэтому он и стал тогда приставать ко мне.
Я стояла одна у окна, и он начал меня доставать. Обзывал. Со скамейки напротив скалились рожи остальных одноклассников. Кричали, подзадоривали. Потому что я читала (и до сих пор читаю) отстойные книги про эльфов и волшебников. Потому что я была (и до сих пор есть) такая жирная. Потому что я чаще всего одевалась (и до сих пор одеваюсь) не по моде. Потому что я с четвертого класса носила (и до сих пор ношу) очки. Любого из этих пунктов достаточно, чтобы застебать отстойницу. И в тот день Пашка - тапок бешеной обезьяной скакал вокруг меня, наслаждаясь собственным успехом в глазах прочего зверья. Скакал под одобрительные вопли этих уродов. И вдруг он подскочил вплотную ко мне и схватил меня за грудь. Было больно, но дело не только в этом. Он унижал меня, выставлял уродиной и посмешищем, но при этом попытался облапать, будто я - одна из тех, других девчонок. Не знаю, понимаете ли вы, о чем я.
Я схватила его за ворот рубашки - серой в мелкую полосочку, как сейчас помню - и оттолкнула от себя так, что он шлепнулся на задницу посреди коридора. А потом начала орать:
- отвали от меня! Никогда не подходи ко мне больше, гребаный тапок! Думаешь, ты крутой! Думаешь, можешь меня оскорблять! Да ты для них такой же урод, как я для тебя! Ты тупой, мелкий, жирный тапок, и больше никто! Ты ни одной девчонке никогда не понравишься! Ты дебил, кретин, придурок! Это над тобой все остальные смеются! Не подходи ко мне!
Пару секунд в коридоре было тихо. Я себя полной дурой чувствовала. Пашка поднялся с пола и, кажется, хотел подойти и ударить меня, но я орала так, что он, наверное, передумал. Но вот я замолчала, и ….
- Ииэээ! - это заблеял Семёнов. - мелкий жирный тапок!
Они ржали и обзывали его, как он только что обзывал меня. Похоже, это была победа, ведь я оказалась права, но … отстойницей - то я быть все равно не перестала. А вот свинские рожи постепенно слизнями дополнились. Правда, тогда слизни были не такими крупными, как сейчас.
Это место действительно никого не отпускает. То, что на миг показалось победой, на самом деле было очередным доказательством того, в какой же вонючий ад все мы погружены. Подняться выше и, тем более, выбраться наружу - невозможно. Можно лишь увязнуть еще сильнее, еще глубже. Обзавестись новыми демонами. В реальности ад совсем не такой, как о нем пишут. Боли от пыток почти нет. Хуже всего - постоянное чувство омерзения. Ад - это просто гигантский калоотсойник ….
Мума ушла, потому что ей нужно к врачу, и доживать этот день мне предстоит в одиночестве. Ну или с Клавой.
Следующий урок - ОБЖ. С Антоном Ивановичем. Он полный мудак. Каждый год рассказывает один и тот же тупой анекдот про караван в пустыне и строит дебильные гримасы, если случайно задумаешься, глядя на него. А еще мы в подвале занимаемся. По сравнению с тем, что там обычно творится, географию с раздолбанными стульями можно даже не считать за анархию.
Сначала мы ждем учителя: полкласса толкается на лестнице внизу, где от труб веет вонючим теплом, а остальные стоят на крыльце снаружи. Всегда. В любую погоду. До сих пор не знаю, где хуже. Хотя нет. Хуже всего - в самом "Классе". Темное, обшитое вагонкой помещение тесно заставлено все теми же желтыми партами. Под самым потолком - закрашенное оконце с широким подоконником. Учитель спускается вниз, отпирает дверь и снова уходит. Самое главное теперь - скорее занять место поукромнее. Потому что потом свет выключают. И начинается тот самый ад. Топот. Грохот. Гогот. Мат. Крики. Парни носятся в темноте по помещению, запрыгивая на все, что попадается по пути: на стулья, столы, даже на подоконники. Тетради, сумки, руки или целые тела - без разницы, что это, если оно уже оказалось под ногами. Вся эта беготня сопровождается плевками - либо просто слюной, либо пережеванной бумагой или булкой из столовой.
И на фоне всех остальных звуков - их голоса. Как бы громко ни орал и ни сходил с ума наш зверинец, я все равно слышу слизней. Окружающая темнота полнится какофонией из стрекота, визга, шипения, рычания … полнится движением их тел, а не человеческих. Блеском их глаз полнится. Я лицо ладонями закрываю. Может быть, это мы - лишь фон для них?
Сегодня Антон Иванович почти не опаздывает. Кто-то стоит на стреме, и вскоре свет снова загорается. Пока учитель спускается вниз, к нам, Семёнов и утюг обсыпают Клаву всякой дрянью. Утюг подскакивает сбоку и прижимает ее к парте, а Семёнов оттягивает сзади ее джинсы и сыплет в образовавшееся пространство смесь из мелких обрывков бумаги, очистков от карандаша и катышков от ластика. С другими девчонками так не получилось бы: пояса их джинсов расположены настолько низко, что когда они садятся, ягодицы вываливаются наружу на добрую треть - поэтому обычно в складку между ними просто засовывают карандаш или ручку.
Клава вскрикивает и вырывается из рук утюга.
- отвяньте от меня, придурки! - кричит она и неловким движением толкает их парту - не прикасайтесь ко мне больше! - она садится на свое место, приложив ладонь ко лбу.
- тишина в классе! - орет обэжэшник, и урок начинается.
Через минуту Семёнов, перегнувшись через парту, наклоняется к Клаве. Он еще не открыл рот, а его слизень уже оплевал ее.
- Алина, прости меня, пожалуйста, - обманчиво - серьезным тоном произносит он. - хорошо? Только мусор из трусов вытряхни, ладно?
Резко обернувшись, она отталкивает Семёнова и выбегает из класса. И, кажется, всхлипывает на ходу.
На перемене перед уроком истории все начинается снова. Только на этот раз ее достает Сашка бетехтин. Он не трогает ее - только обзывается, смеется, несет всякую хрень. На его плече - огромный полип серого цвета с россыпью мелких блестящих глазок и несколькими неровными складками там, где мог бы быть рот. Слизень хрюкающий. Я уже привыкла к отвратным звукам, которые он издает, но не могу привыкнуть к самому факту того, что он вообще есть. Что он именно на Сашке сидит.
В шестом классе мы с Сашкой полгода сидели за одной партой. Часто смеялись, травили анекдоты, рисовали всякую фигню на столах и в тетрадях. И я вроде даже не была такой отстойницей, как сейчас. И я знаю, что он тоже хороший парень. Что он хорошим был.
- ты достал меня, бетехтин! - орет Клава. Она сидит за партой, скрестив на груди руки, и явно не хочет отвечать на все это дерьмо. В классе почти никого нет, и никому, кроме бетехтина, нет до нее никакого дела.
- че ты лезешь ко мне! Она.- орет - ты мне не нравишься! Так что отвянь! Отвали! Все!
Это была ошибка. Конечно, часто шутят, что если парень постоянно цепляется к девчонке, то это означает сами знаете что, но … может, это и так. В младшей школе или просто в другой школе. Где нет этого зверья. Где нет слизней.
- ты дура, Петрова! - Сашка к ней через парту наклоняется. - кому ты вообще можешь нравиться? - он выпячивает губы и шамкает ими, изображая ее. - над тобой все стебутся, потому что ты просто овца тупая!
С этими словами он слегка ее по щеке хлопает. Даже не больно, наверное.
Не говоря ни слова, она отталкивает его руку и вскакивает с места. Стул. Кричит, чтобы Сашка отвалил от нее. Кричит, что ненавидит его. Замахивается замахивается стулом. еще не закончилась, но в класс заходит историчка. Она что-то спрашивает - удивленно, возмущенно и громко, но никто не отвечает. Сашка уворачивается от стула, а Клава, как попало швырнув его на пол, выходит из класса.
- - я к директору пойду! она.- бросает в этот момент мне становится так жаль ее … ведь она ничегошеньки не знает! Ни про директрису, ни вообще про учителей этой гребаной школы. Прошлой прошлой весной я тоже хотела добиться справедливости таким способом. , не совсем таким, но типа того. Может, знаете - иногда тебя просто пинают, а иногда прикладывают ногу и тупо мажут грязной подошвой по одежде. Это это был утюг. в тот день он был не первым, кто доставал меня. Я сказала, что пожалуюсь учителям, что они позвонят его матери, и что она сама будет отстирывать мою одежду. Я тогда правда думала, что такое возможно. Что какое-то влияние на эту школу - изнутри или извне - возможно. Я подошла к учительской, открыла дверь и ….
Там там все буквально кишело ими. слизни скорбные и похожие на скорбных. слизень визжащий. .жующий. .дрожащий. еще - какие - то. И … срань господня, даже сдавливающий и изрыгающий!
И и петрушка еще на помощь этих надеется! в тот же момент в дверях класса появляется Карина. она полностью собой дверной проем загораживает. уже готовит очередную омерзительную ухмылочку, уже выпячивает вперед грудь и пошире расправляет плечи, чтобы не дать отстойнице пройти, на Клава словно не замечает этого. Мерзость@мерзость@Horroroff видения@Horroroff.